Бунтарка. Берег страсти - Страница 9

Вскоре вернулся Роберт. Онорина не знала, что перед его возвращением произошло между Жюлем и предметом его страсти. Она даже не могла с уверенностью сказать, пытались ли они серьезно обсудить создавшееся положение, но сразу же заметила, что Жюль изменился. Может, его угнетало собственное поведение, или, вероятно, девушка вдруг причинила ему боль. Как бы то ни было, она заметила, что он несчастен. Виолетта вела себя почти так же, как прежде, если не считать того, что в ее голосе впервые зазвучало раздражение. Она блистала, пленяла других, заигрывала с Жюлем, нежничала с Робертом, который вроде не замечал ничего, что могло бы угрожать его счастью. Только иногда он был тише и задумчивее, чем обычно.

Онорина чувствовала, что надвигается гроза. Единственным человеком, кто явно разделял ее тревоги, был Жюль, не знавший к тому времени, куда ему деваться. Иногда он отсутствовал целые сутки, но на следующий день возвращался, желая узнать, переживала ли девушка разлуку с ним так же тяжело, как он разлуку с ней.

Кульминация наступила накануне Рождества. Шерси строго соблюдали все традиции, и, вместо того чтобы посетить службу в часовне, вся компания отправилась по ровному подмерзшему снегу в Лонфер на рождественскую мессу. Мадемуазель д’Оланжье сидела вместе с женихом в красивых санях, которые им подарил Жюль.

Вернувшись домой, все собрались у камина в большом салоне, собираясь обменяться подарками. В этот час все суетились, смеялись, и только Жюль угрюмо стоял в стороне, ибо после мессы Виолетта не обращала на него никакого внимания.

Роберт подарил невесте кольцо с очень красивым сапфиром под цвет ее глаз — это было фамильное сокровище. Существовала традиция, что будущий граф де Мирандола подарит это кольцо своей избраннице перед венчанием. Догадывалась ли Виолетта о значении этого события или нет, но ее лицо было серьезно, когда она под поздравительные возгласы разрешила ему надеть кольцо себе на палец и подставила щеку для поцелуя. Она не взглянула на Жюля, но Роберт взглянул. Тот ухватился за каменную плиту, чтобы устоять на ногах. Неожиданно побледневшие щеки вдруг залились густой краской, дошедшей до висков, затем он повернулся и вышел.

Следующие несколько дней все радостно готовились к свадьбе, а обрученные большую часть времени проводили вместе. Жюль им не мешал, избегал общества и обычно приходил только на ужин и молча, с озабоченным видом, сидел за столом. Всякий раз, когда братья оказывались вместе, меж ними возникала их былая привязанность, правда, они уже не секретничали: одна тема, которую они по молчаливому согласию никогда не обсуждали, стала преградой для прежней близости. Насколько Онорине было известно, мадемуазель д’Оланжье после этого разговаривала с Жюлем лишь один раз. Разговор состоялся прохладным днем где-то на природе, и когда Виолетта вернулась в дом, на лице жениха в первый и последний раз мелькнула печаль.

Наступил день свадьбы. Жюль пришел на церемонию, но в ту же ночь уехал из Мирандолы, чтобы никогда не возвращаться сюда. Ему явно хотелось быстрее покинуть Францию; в Париже он попрощался со своим приемным отцом. Онорина присутствовала при этом расставании, которое оказалось трогательным, поскольку обоих связывала искренняя любовь. Жюль прислал брату прощальное письмо, и больше они так и не встретились…

Когда настало время спуститься вниз, Онорину все еще одолевали воспоминания и печаль, но она изо всех сил пыталась встряхнуться. Нельзя было идти на ужин с грустным лицом: Жюль измотан, а Вивиан не хватает опыта, чтобы плавно направить разговор в нужное русло. Нельзя допустить, чтобы они снова повздорили. Онорина не без иронии подумала, что на ее плечи целиком ложится задача придать этому ужину цивилизованный характер.

Однако по мере того как близился час ужина, в доме нашелся по крайней мере еще один человек, который решил проявить выдержку. Вивиан пришла к мнению, что лучше всего не спасовать перед дядей, если одеться и вести себя как подобает даме. Она велела служанке красиво уложить локоны и надела платье, которое даже самые отъявленные ханжи посчитали бы скромным. Смотрясь в зеркало, она осталась вполне довольна собой: сверкающая белизной кружевная отделка плеч и верхней части лифа оттеняла ее полупрозрачный блеск кожи. До загара, полученного дядей на службе, ей далеко, но кому он нужен? Зато она может соперничать с ним по части элегантности, если решит преподнести себя должным образом.

Вивиан не бросилась вниз по лестнице, как обычно, а спускалась, держась одной рукой за перила, а другой поддерживая юбки, и вздрогнула, увидев, что дядя с суровым выражением лица ждет ее, чтобы проводить в столовую.

Она вспомнила, как отец встречал ее каждый вечер у лестницы и делал ей галантные комплименты — иногда шутливо, иногда серьезно, но всегда нежно. Ощутив разительный контраст, она едва сдержала слезы, но все-таки спустилась вниз, и оба молча пошли ужинать.

Днем Вивиан много времени провела вместе с поваром и экономкой, планируя ужин, чтобы убедить дядю в том, как хорошо управляет кухней и слугами, однако он лишь ради вежливости похвалил ужин. Она решила не спорить с дядей до тех пор, пока с ним не поговорит Виктор, и большей частью молчала. Онорина мирилась со столь необычным для племянницы поведением и заполняла паузы вопросами о парижском обществе. Поскольку Жюль совсем недавно приехал из Парижа, она подумала, что он по крайней мере посвятит ее в последние сплетни. Ни она, ни Вивиан не затрагивали войну в Америке. Онорина поступала так, ибо считала, что тогда он станет еще мрачнее, а Вивиан не желала проявлять интереса к его делам.